– Меня ввела в заблуждение молва, – сказал Гранд. – Я не имел чести лично вас знать, но тоже навел справки, как, повидимому, и вы обо мне. Боюсь огорчить вас, однако из этих справок не следовало, что вы должны скоро получить премию за добродетель. Кто-то мне сказал: «Он такой же умник, как вы!"

– Может быть, может быть… Но мы с вами, так сказать, поляризованы в разных плоскостях. Ваш умственный свет поляризован в плоскости жулика, а мой в плоскости Дон-Кихота. Не думайте однако, дорогой мой, что я вам желаю зла. Помилуйте, теперь в Германии на свободе гуляют тысячи молодцов, которые в застенках собственными руками истязали, замучивали людей на смерть. И эти молодцы живы и здоровы, а после скорой неминуемой амнистии выйдут на свет Божий, будут заниматься политикой, если не в застенках, то в парламентах в ожидании новых застенков. А Россия? Говорят, там на службе у ГПУ состоят миллионы людей. Что же, казнить их всех после падения большевиков? Нет, громадное большинство будет тоже амнистировано – сказал он и с досадой вспомнил, что это говорит Макс в пьесе Джексона. – А если так, то что же я могу иметь против рядовых прохвостов?.. Виноват, против милых, симпатичных дилетантов шантажа. Не скажу, что решительно ничего, но я давно примирился с тем, что я мира не переделаю. Принимаю его таким, каков он есть! Благословлять не благословляю, а принимаю! Да, конечно, на свете есть множество людей в тысячу раз хуже вас. Живите на здоровье, дорогой мой! У вас наверное есть свои достоинства. У Стависского были, у Аль Капоне были… Выпьем еще, а?

– С удовольствием, – сказал Гранд. – «Проклятый старикашка», – подумал он впрочем без злобы. Ему даже было несколько смешно.

– Отличное вино… Конечно, вы не требуете от меня чувств, которые были бы характерны для первых времен христианства? Не скрою, если у меня представится случай сделать вам какую-либо небольшую неприятность, то я, может быть, от этого соблазна и не воздержусь. Но я это сделаю против убеждения, да и то не наверное… Нет, нет, никаких недобрых чувств я к вам не испытываю. Я даже готов был бы оказать вам услугу. Позвольте, например, дать вам совет: уезжайте подобру-поздорову.

– Куда и зачем?

– Куда вам угодно. Чем дальше, тем лучше. Например, в Каракас? Или в Эфиопию, а? Зачем?.. Видите ли, мне по знакомству показывали ваше доссье. Полиция вами интересуется, дорогой мой. Говорю как джентльмен с джентльменом. Не скажу, что она очень интересуется, но интересуется. Скорее всего, никаких мер пока принято не будет. Однако гарантировать ничего нельзя. Право, уезжайте. Подумайте, ведь мне все равно, останетесь ли вы в Париже или нет. Я и боссу ни одного слова о нашем разговоре не скажу. Я в этом деле лицо не заинтересованное. Вы ведь больше не будете делать попыток подкупить меня. Знаю, знаю, у многих людей есть такое убеждение, будто подкупить можно всякого человека. Это неверно. Даже настоящих злодеев не всегда можно купить, все зависит от формы, от дела, от риска. Ну, вот, я никак не идеализирую повешенных в Нюренберге людей. Но если б, например, союзное командование предложило фельдмаршалу Кейтелю или даже Герингу миллион долларов за то, чтобы они умышленно проиграли войну, то те наверное отклонили бы это предложение. У всякого человека своя честь, правда?.. И свое удовольствие. Jedes Tierchen hat sein Plaisirchen, [46] – повторил старик свою любимую поговорку. – Не хотите больше вина? Конец бутылки приносит счастье.

– Выпейте его сами, – сказал Гранд, вставая и улыбаясь. – Прощайте.

– До приятного свидания, – сказал Норфольк, крепко пожимая ему руку.

VII

Постановка была кончена.

Актеры, техники, даже статисты приходили прощаться к Пемброку и благодарили его. Он тоже всех благодарил и обещал не забывать при следующих постановках. Фильм обошелся дорого, был большой перерасход, но Альфред Исаевич знал, что перерасход бывает почти всегда и в своих сметах даже принимал это во внимание: расход – такой-то, перерасход – такой-то.

Все же он любезно и ласково отклонял просьбы артистов повезти их в Америку. Туда отправлялись с ним только Делавар и его секретарь Норфольк, а также Яценко и Надя: да и то Виктор Николаевич ехал на свои деньги. Надя получила не «квотную» визу, а временную, на пять месяцев, и была этим очень разочарована. Пемброк утешал ее.

– …Для начала вы осмотритесь. А если, как я надеюсь, вам у нас понравится, то мы как-нибудь с сэром Уолтером устроим вам и постоянную визу.

– Это я уже давно слышу.

– Darling, в один день ничего не делается.

– Альфред Исаевич, какой там «один день»! Я хлопочу уже почти год!

– Другие ждут и больше. А у вас вдобавок такое неопределенное семейное положение. Какой-то муж-большевик остался в России, жена едет без мужа. Когда же, наконец, вы получите развод?

– Надеюсь, скоро.

– Это я тоже давно слышу… Если б вы были женой сэра Уолтера, все было бы в порядке, – сказал Альфред Исаевич, искоса взглянув на Надю. – Поверьте, мне было не так легко достать для вас и временную визу!

– Ведь ваш Делавар обещал позвонить по телефону президенту Соединенных Штатов! – саркастически сказала Надя. Альфред Исаевич рассмеялся.

– Он не очень «мой». Уж скорее «ваш», да… Надеюсь, вы ни минуты не верили, что он в самом деле может позвонить президенту! Мне он этого не сказал бы. Вообще, Наденька, – вставил Пемброк серьезно, – лучше держитесь подальше от Делавара. Я ничего дурного не хочу о нем сказать, но я старик и я вас очень люблю. Ваш сэр Уолтер сумасшедший, однако он очень порядочный человек, совершенный джентльмен. Выходите замуж за сэра Уолтера.

– А если сэр Уолтер не пожелает на мне жениться?

– Тогда и слепому будет ясно, что он сумасшедший.

– Какой вы галантный, Альфред Исаевич! Разведитесь с мистрис Пемброк, и я выйду замуж за вас.

– Нет, спасибо, я очень доволен мистрис Пемброк. У нее только один недостаток. Я очень гостеприимен, а она меньше, гораздо меньше. Кажется, у Лескова какой-то денщик говорит, что на свете есть только его барин и он сам, а все остальные сволочь.

– Спасибо, что предупредили. Вы, кажется, звали меня погостить в вашем Сильвиа-Хауз.

– Вы меня не поняли! Сильвия не считает всех других сволочью, избави Бог! – поправился Альфред Исаевич. – Но барин, то есть я, это особь статья… Ну, хорошо, моя милая, так готовьтесь к отъезду. Билеты нам всем обещаны. Делавар тоже едет. Помните то, что я вам сказал.

– Да что вы ко мне пристаете с Делаваром! Мне на него, с вашего позволения, начихать.

– Не даю вам позволения, это уже было бы слишком. Во-первых, он ваше начальство, а во-вторых, вам Делавар может пригодиться. Пока он понимает в кинематографе столько, сколько свинья в апельсинах. Но все-таки вам надо поддерживать с ним контакт.

– То-то и есть, вы по крайней мере это понимаете, не то, что мой козырь! Контакт, но не слишком тесный, правда?

– Я таких вещей не говорю и не думаю, – целомудренно сказал Пемброк, не любивший вольных шуток у дам.

– Вы прелесть, Альфред Исаевич!

– Так что на меня вам не «начихать»?

– Как можно! Вы свой брат, русский интеллигент, – сказала Надя, знавшая, чем его можно подкупить. – И вы непременно поставите в театре «Рыцарей Свободы», и я завоюю Америку в роли Лины.

– Это мы еще посмотрим, sugar plum. Не хвались идучи на рать.

– А я хвалюсь… Кстати, вы оплачиваете только мой билет в Америку?

– Я с радостью платил бы вам и суточные, но сэр Уолтер слышать не хочет.

– Об этом надо говорить не с сэром Уолтером, а со мной. Я пока не его жена, да если и стану, то this is a free country. Видите, как я хорошо произношу ти-эйч! А какие именно суточные, Альфред Исаевич?

– Скромные. Наденька. Убедите сэра Уолтера подписать со мной контракт в качестве сценариста на два года, и я в виде взятки подпишу контракт и с вами.